Консуэлла (смеясь). Он меня съест?
Тот. Нет. Ты умрешь раньше, нежели он тебя съест.
Консуэлла. А что будет тогда делать папа, тут не сказано, Тот? (Смеясь, напевает тихонько мотив вальса, вторит отдаленным и тихим звукам оркестра)
Тот. Не смейся над голосом звезд, Консуэлла! Они далеки, лучи их бледны и легки, и тени скользят едва заметно, но чары их грозны и мрачны. Ты у врат Вечности, Консуэлла. Твоя судьба предначертана, ты осуждена. А твой Альфред, которого любит твое сердце и не знает ум, — твой Альфред не спасет тебя. Он сам на земле чужой. Он сам погружен в глубокий сон. Он сам заблудившийся божок, который никогда — никогда, Консуэлла! — не найдет дороги на небо. Забудь Безано!
Консуэлла. Я ничего не понимаю! Разве боги существуют? Учитель рассказывал мне, но я думала, что это сказки. (Смеется.) И мой Безано — бог?
Тот. Забудь Безано! Консуэлла, знаешь, кто может спасти тебя — единственный, кто может спасти тебя? Я!
Консуэлла (смеясь). Ты, Тот?
Тот. Да, не смейся же! Погляди: видишь букву «Т»? Это же я, ну да, я, Тот.
Консуэлла. Тот, который получает пощечины? И это тоже сказано?
Тот. И это сказано, звезды все знают. Но посмотри, что про него сказано дальше. — Консуэлла, приветствуй его! Тот — это переодетый, старый бог, который спустился на землю для любви к тебе. К тебе, глупая Консуэлла!
Консуэлла (смеясь и напевая). Хорош бог!
Тот. Не смейся! Боги не любят пустого смеха, когда уста прекрасны. И боги тоскуют и умирают, когда их не узнают. О Консуэлла, о великая радость и любовь, узнай бога и прийми его! Подумай: вдруг однажды бог сошел с ума!..
Консуэлла. Разве боги тоже сходят с ума?
Тот. Да — когда они наполовину люди. Тогда они часто сходят с ума. Вдруг увидел величие свое — и вздрогнул от ужаса, от одиночества беспредельного, от тоски сверхчеловеческой. Ужасно, когда тоска коснется божьей души!|
Консуэлла. Мне неприятно. На каком языке ты говоришь? Я тебя не понимаю.
Тот. На языке твоего пробуждения! Консуэлла, узнай и прими бога, брошенного с вершины, как камень! Прими бога, приникшего к персти, чтобы жить, чтобы играть, чтобы быть бесконечно и радостно пьяным! Эвое, богиня!
Консуэлла (мучаясь). Я не понимаю, Тот! Оставь мою руку.
Тот встал.
Тот. Засни — и снова пробудись, Консуэлла! И, пробудившись, вспомни то время, когда с пеною морскою ты возникла из лазурного моря! Вспомни то небо — и тихий ветер с востока — и шепоты пены у твоих мраморных ног…
Консуэлла (закрыв глаза). Мне кажется… погоди… я что-то припоминаю. Напомни дальше.
Тот, наклонившись над Консуэллой и подняв руки, говорит тихо, но повелителено, точно заклиная.
Тот. Ты видишь, как играют волны? Вспомни же, что пели тогда сирены, — вспомни их строй беспечальной радости, их белые тела, наполовину голубые в голубой воде… Или это солнце поет? Как струны божественной арфы, протянулись золотые лучи — ты не видишь ли руки бога, дарящего миру гармонию, свет и любовь? Не в голубом ли ладане курятся горы, славословя? Вспомни молитву гор, молитву моря, Консуэлла!
Молчание.
(Повелительно.) Да вспомни же, Консуэлла!
Консуэлла (открывая глаза). Нет. Ах, Тот, мне было так хорошо… и вдруг я опять все забыла. А в сердце что-то еще есть… Помоги же мне, Тот! Напомни! Мне больно. Я слышу много голосов, и все они поют: Консуэлла! Консуэлла!.. А что дальше?
Молчание.
А что дальше?.. Мне больно. Напомни же, Тот!
Молчание. Там, на арене, музыка внезапно разражается бурным цирковым галопом. Молчание.
Тот. … (Открывает глаза и улыбается.) Это Альфред скачет. Ты узнаешь его музыку?
Тот (яростно). Оставь мальчишку! (Внезапно бросается на колени перед Консуэллой.) Я люблю тебя, Консуэлла! Откровение моего сердца, свет моих очей, — я люблю тебя, Консуэлла! (С восторгом и слезами смотрит на нее — и получает пощечину. Отшатнувшись.) Что это?!
Консуэлла. Пощечина! А ты забыл, кто ты? (С злыми глазами, вставая.) Ты Тот, который получает пощечины. Ты забыл? Хорош бог, у которого такая рожа… битая рожа! Тебя не пощечинами согнали с неба, бог?
Тот. Погоди, не вставай… Я… Я еще не доиграл!
Консуэлла (садясь). Так ты играешь?
Тот. Погоди… я сейчас! Консуэлла!
Консуэлла. Ты обманул меня. Зачем ты так играл, что я поверила?
Тот. Я тот, который получает пощечины.
Консуэлла. Ты не сердишься, что я тебя ударила? Ведь я не нарочно. Но ты так был противен! А теперь ты опять смешной Тот… Какой ты талантливый! Или ты пьян?
Тот. Ударь меня еще.
Консуэлла. Нет.
Тот. Это нужно для моей игры. Ударь!
Консуэлла, смеясь, кончиками пальцев трогает его щеку: «вот, на!»
Разве ты не поняла, что ты — царица, а я придворный шут, который влюблен в царицу? Консуэлла! — или ты не знаешь, что у каждой царицы есть шут, и он влюблен всегда, и его все бьют за это? Тот, кто получает пощечины.
Консуэлла. Нет, я не знала.
Тот. У всякой! Он есть и у красоты, он есть и у мудрости — ах, сколько у нее шутов! Ее двор полон влюбленными шутами, и звук пощечин не затихает даже ночью. Но такой вкусной пощечины, как от тебя, я еще не получал, моя маленькая царица!
Со стороны двери кто-то показался, шаги. Тот замечает — и продолжает игру, усиленно кривляясь.
У клоуна Тота не может быть соперников! Кто выстоит под таким градом оплеух, под таким проливным дождем, не промокнув? Я обожаю тебя, несравненная! (Притворно громко плачет.) Пожалей меня, я бедный шут!